Погремушки скомороха

[Ицхак Скородинский]

и ты видишь их моложе и красивее себя

И вот, оно уже наступило, то собачье время, когда ты закрываешь глаза и отчётливо видишь всех своих прежних: любимых, которых
потерял, друзей, рассеянных по свету, добрых знакомых, которые «уже далече» - и ты видишь их моложе и красивее себя, вспоминаешь их улыбки, гибкие тела, чистые души и… Отшатываешься от всего этого в
ужасе, закрываешь голову руками и, раскачиваясь, забываешь, …чтобы ещё хоть сколько-то ещё просуществовать в этом изощрённом и
зубодробильном двадцать первом веке.

[Ицхак Скородинский]

Поэзоман и прозоимец

Какая там рифмофилия – просто стихоложество!
Михаил Макаров.

Поэзоман и прозоимец –
Всю жизнь оттачивая слог,
Я корчу рожи –
Лихоимец,
Что
«лучше выдумать не мог».

[Ицхак Скородинский]

Всемирный закон тяготенья …к вину


На себе испытавши,
всемирный закон тяготенья
…к вину,
УТВЕРЖДАЮ
его обобщенье –
всеобщий закон опохмелки,
понял я –
каждый день
приближает нас всех
к неизбежному дну
жизни,
бочки,
баклаги,
…бутылки.

Окалённый
палёнкой –
с тех пор
мандЕлл –
в штамм –
и ствую,
парюсь в потном горячем снегу
проперчённой горилки…

А в остатке сухом –
Не орешки – меня обгрызают
кошмарики,
белочки,
белки…

До конца –
перехлёст – опохмел – перехлёст…

…И в ушах не стиха,
а –
ха ха, и – хи хи,
нестихающий клёст.

[Ицхак Скородинский]

Жужжание жизни


Житьишко – заваль, загогулиной змеясь –
желтофиоль в истлевшей жардиньерке –
сижу в горшке три на три, опояс-
ывает это все диван, советский шкаф в три дверки
да телевизор… В центре я – небритый идиот,
еще не жмурик, но уже не живчик –
с утра цветковый свой я разеваю рот,
и каплю солнца жду – бессмысленный счастливчик…
А ветер дунет – я взволнуюсь и дрожа –
завороженный невозможностью дожать
сознание свое до заморочки
той тютчевской, где мысль всего лишь ложь-жь-жь…
Жую слова… Их, отжимая в жом – жужжу…
залетною пчелой…

А дальше не дано…

Такое вот, кино…
И точка.

[Ицхак Скородинский]

Неискушённая и надкушенное

Сразу предупреждаю…
Это моя, личная версия изгнания перволюдей из Эдема…
Итак, всё это было, клянусь своей почти семидесятилетней красотой и осознанием истинного атеиста. И змий и древо познания.
И бог…
А что?!
Это яйцеголовые фарисеи всего нашего глобализированного мира, те, что объединились и правят нашей планетой, ВМЕСТО ПРОЛЕТАРИЕВ, с пеной у рта доказывают, что мы, атеисты, утверждаем, что бога нет.
Как это нет, когда миллиарды людей несут его в своих сердцах и душах. Придумали и несут. А он их с момента пробуждения и до отхода ко сну уговаривает, что это – ХОРОШО!
Так, а что там у нас дальше, по теме-то…
Ева и вправду надкусила яблоко. Но вкус его…
Кисло-горький. И не прожевать! Тогда она хитренько так, глянула вправо-влево, и позвала Адама. И ничего она его не уговаривала, а приказала:
- Ешь!
И он тут же…
Отхватил кусище, примерно, как на изображении из Эппл. И в отличие от своей лучшей половины, честно попытался все эти познания тут же, на месте, прожевать и проглотить. В надежде на то, что ему тут же и на этом самом месте смастерится какой-нибудь их айпэдов.
И тоже…
Выплюнул.
Вот, тут и вмешался Всевышний. Ну, как он мог пережить такое оскорбление и надругательство над своим любимейшим прожектом, ведь, сколько бессонных ночей провёл, создавая древо и змея этого проклятого, сколько ангеловидных психологов настругал, чтоб написали ему в двоичном коде программу, нашего с вами, соблазнения, как надеялся, что ПРОЖУЮТ…
И…
Изгнал!
Но это, скажем так, не очень чтоб и правда, что прародители наши, уж очень сильно опечалились. Прикрылись фиговыми листочками, сорвали по лавровой веточке, отмахиваться от ос и комаров, просочившихся к тому времени за пределы райского сада, взялись за ручки и ушли…
Напевая…
- И на Марсе будут яблони цвести!!!

[Ицхак Скородинский]

Над верхней его губой

А тут, натянув на себя паричок...
...Из смогов бензольных.
Наш шарик земной - старичок,
озоновой лысиной, ярко так, светит,
и в скок,
в космический ввинчиваясь волчок,
дрожит и кружится, жужжа.
Ботэпиграф

И где-то, невидим, на шарике нашем, над верхней его губой,
чинарик, дымящийся дурью весенней - Израиль,
где я со своею семьёй,
вместившийся в банку, дышащею шкварко...
Консервную - автомобиль.
Лечу, спозаранку, лелея мечту,
шоб щастя хватать на лету...
Вот, в этой пустыне, навеки-поныне, на шарике нашем... А он...
Он на шару, под звоны гитары,
весь в смогах бензольных...
Дымящийся дурью запойной, земной...

И вспомните люди, в том фотоэтюде,
чинариком, кто там, засеян и вспушен...

Над верхней его губой.

[Ицхак Скородинский]

Не её, а закурить…

Итак…
Представьте себе, главлитгероя, которого алчные власти одной, маленькой, но гордящейся монетарным характером своего совершенно независимого государства, страны, довели-таки, до такого пещерного состояния, что он бросил…
КУРИТЬ.
Почти… Это не считая тех изнурительных моментов, когда в безлунную ночь и под одеялом…
А супруга его, нет, не смогла. Не захотела копировать положение угнетённых кирхекухекиндерш западной к нам Европы, после того, как туда завезли этот дурно пахнущий, но, всё-таки, лёгкий наркотик.
И вообще, не было у неё никаких сил жить с этим (тут Вы, моя просвещённая читательница, можете вставить любое из определений, характеризующих именно Вашего избранника), да и как тут не закурить, когда тот же самый (вставьте ему на этом месте что-нибудь покрепче из выражений, которые Вы слышали у героинь американских блокбастеров) выступает на предмет присоединиться к нему и зажить здоровым (для их совместного семейного бюджета) образом их последующего существования…
И начинается в этой, благополучнейшей, когда-то, семейке, беспощадная русская смута (муж) с банальным битьём посуды (жена).
И присоветовать нашим болезным мне абсолютно нечего, так как…
Ну, представьте себе ещё на разочек…
Любимая женщина, соблазнительно так, пахнет табачком с примесью ментола, а ТЫ, в самый ответственный момент, когда уже и совсем…
Хочешь не её, а …ЗАКУРИТЬ!!!

[Ицхак Скородинский]

Колыбельная для телемана


Чревата червоточинами СЛОВ–
основа всех ОСНОВ…

Читатель мой,
о, как я понимаю Вас,
на этом месте,
мне тоже
хочется прочесть –

ЛЮБОВЬ.

Конечно!

…Что еще в кощунствах чувств
моих и Ваших
так отзывается душе –
измызганностью тем и СЛАВОСЛОВИЙ–
на ста телеканалах…

Эдак,
миллионов сто ЛЮБОВЕЙ–
…зА год
Как поместились?

Что – читатель мой,
Вам кажется – ПОБОЛЕ?
И червовей?
Охальников не счесть?!
… Все это есть.
Присутствует…


Но!!! Вот…
Сличайте!
Как?!
Герой-любовник
сострадает даме –
её целует он!
Она в слезах…
От счаст…?

Их трое…
Четверо?!
Ах, это Интернет…
Да…
Ничего святого,
скукотища –
всего два трупа…

Долго,
слишком долго
над трупами
любовников
рыдает
ТРАВЕСТИ…
А рифм – что?!
Не предвидится?
Ну, что ж…

Пора переключаться…

Ты меня ПРОСТИ,
читатель мой,
через минуту –
НОВОСТИ…

Там
то
же –
горы трупов,
и, конечно же,
ЛЮБОВЬ…
и МОРЕ КРОВИ…
и ОНА…
А он что?
Закатил речугу…
Бац, по МОРДЕ…

В том бесконечном
политическом
КРОССВОРДЕ–
лишь
по ухмылке
ПИПЛОВОДА
юродивого
тщусь…

Хоть что-нибудь ПОНЯТЬ.
–
Май гад!

Мой Боже!

Наконец,
ПРОГНОЗ ПОГОДЫ.

Читатель мой,
э-гэй, чи-и-ита-а-ате-е-ель!

Вы ждете рифмы –
СПАТЬ!

[Ицхак Скородинский]

Что нам столетия


Всё бесконечнее ночи,
короче года,
ну, а столетья,
да, что нам столетия,
нам бы,
дожить бы…

До завтра…

Дожить бы
без болистыда…

Вот, началось,
бесконечная эта
зуда

…комAринская.

Но и она…

Скоро закончится
кровью на коже…

Ёжиком топает время –
Беда, ох, беда…

Вместо лица –
карасиная
Нет,
керосинняя
сенная
рожа…

И…

Боже ж, мой боже…

Короче,
короче,
корррроооче
года.

[Ицхак Скородинский]

Пять миллиардов глоток

Как доживешь
до кода
оппу!
пений,
и запоешь,
что
прожил
жизнь
страдая…

И
мучился
напрасно…

А любовь…

Платком
взмахнув,
сошла на повороте…

ОГЛЯНИСЬ!

Пять миллиардов
глоток
тянут
эту
песню…

Навроде бурлаков на Волге.

[Ицхак Скородинский]

Джаз – Питер - юбилей


Город Петра…

Финский залив…

Ветра…

Головы, головы, головы –
Головы собственноручно
Петр…
рубил…
топором…
На кос -
тях на людских он поставил свой город…
И с тех пор…
привиденьями в забронзовевшем тумане
БРОДЯТ –
Кэтхэн – жена его… Дура и алкоголичка…
А… вот она Анна – хохочет в постели своей ледяной…
Елизавета… предзимним рассветом
тонет… в неистовствах Катьки Великой… сексистки.
…Павлика ножки, дрожащие из-под подушки…
Дальше – сыночки и внучки его,
императоры – Саньки да Кольки –
последний расстрелян Вованом …
Но и его заказали –
замочен с тех пор в физрастворе…
А доле,
после того, как забила окошко в Европу,
и укатила в Москву
шУшера –
много чего натворили с людьми здесь…
Да вот, - ленинградцы, те, что не померли,
были приписаны к Санкт-Петербургу…
И снова,
здесь, в декорациях Невского
ставит тупой ирреальный спектакль
свора сатрапов и урок,
не слыша, как страшными ртами дворов
стонет…
стонет и тонет
в дыму фейерверков, шутих и проклятий
город Петра…
Финский залив…
Ве-е-етр-а-а-а!!!

[Ицхак Скородинский]

А поутру

Вот...
Как-то ввечеру,
ввиндя в Рунет полиметрическое нечто
и свергнувшись от неприятия плебес
и я...
Сорвался в рык балабухом запечным, и...
Барабашкою застыл,
зависнув
...на крыльях приснопамятного.

Ночь,
продлила это всё,
кошмарами разлившись
в бесконечном...
А поутру,
очнувшись от пырх
Тру...
Не я,
а кто тогда,
моей рукой,
вот это записал
о небе голубином?!


* * *

Путь в глубины душевности и состраданий поэзии русской,
голубиное небо, как в прорву – сквозь рвань облаков –
суть – зелёное к синему, солнышка робкий намёк на надежду…
Теплынь!
И – желание жить долго, долго…

До вечера…

[Ицхак Скородинский]

Меня хватило для длинной и скучной жизни…
Но всей моей жизни не хватило хотя бы до марева ...судьбы…

[Ицхак Скородинский]

Первое мая - День Парижской Божьей Матери

И был день. Солнечный… И светлый, светлый.
А всё потому – Первое Мая!
Да ещё, так совпало, что он пришёлся аккурат на субботу. А в нашем государстве это навсегда и навеки выходной…
День.
И сидели мы с моим единственным другом-леваком, на этом пока и ещё свете, на скамеечке в парчке нашем, средиземноморском.
Но, за международную солидарность и предавшие нас профсоюзы выпить, как-то, не шло, потому что…
Так уж случилось, что жизнь тоже навеки и навсегда превратила нас из представителей рабочего класса и трудящихся там, в никому не нужных наёмных работников с зарплатой ниже плинтуса, да ещё и к тому же мы тут стали не то, что синими…
Чёрными воротничками мы здесь стали… Вот, так вот.
Потому и не шло…
И тут случилось невероятное!
Шломо, так теперь звали моего единственного друга, вздохнул глубоко, глубоко, но это было не самое главное…
Лицо его, приобрело вдруг …человеческое выражение, примерно такие лица я в огромном количестве наблюдал во времена оны, когда советские еще люди, выбегали из первомайских колонн, принимали в ближайшем переулке по сто грамм, а потом ещё и возвращались…
Туда же.
А давай, вскричал мой бывший Соломон, выпьем за день Парижской Божьей Матери!
Я на несколько секунд затормозил, а потом из моих же предательских уст вырвалось совершенно нечаянно…
- Какой такой…
Но, видимо, остатки прежней, советской интеллигентности сохранились в моей измученной шаравами душе, потому что последнее слово, которое хотел, я, всё же, не произнёс.
- Помнишь, я сидел в саду Шевченко, там собирались уличные мазилы, рисовали портреты, вырезали из бумаги профили и, главное, мы там пытались втюхать населению наши (тут он ещё раз вздохнул) …шедевры?
Как мне было не помнить, когда мы с ним там и познакомились. Я сразу заприметил его огненную шевелюру, из-за которой его и дразнили здесь, на морских ветрах, соломоном (так на ирите называют любимую рыбу иудейской знати) в собственном соку, из-за чего, в том числе, он и стал в Израиле – Шломом.
- Так вот, нашли меня там, на том самом месте, харьковские католики и попросили написать, представляешь, православную икону для Собора Парижской и Божьей…

Им, наконец-то, разрешили тогда выехать туда, попраздновать. У них традиция такая, в день Первого Мая дарить этому Собору картины, скульптуры, гобелены…
Ну, я и …написал.
А они, гады, так и не вернулись обратно.
И не заплатили…

И тут я ушёл, по-настоящему, в ступор…
Это ж, надо такое придумать, чтобы было за что…
А потом запел, вдруг и неожиданно для самого себя, свою любимую песню…
“Так звени же гитара тихонько, доведи ты кобылу до слё-ё-ёз”
А друг подхватил, а тут ещё местные старички-боровички подтянулись к нам и мы все вместе, таки выпили…
Кто за что, а мы с моим единственным другом, за День Парижской Божьей Матери, чтоб ей было тепло на французских её, сияющим божественным светом, небесах!!!

[Ицхак Скородинский]

Ах, Андерсен, Андерсен, всё это — сказки твои

У нас, в двадцать первом...
Да, так уж случилось!
Солдатики, все как один - деревянные.

Конечно, их всех защищают,
...там.
Бронежилеты да касочки.
Нашивки, погоны...
Да, много чего,
просто целую кучу добра им дают,
чтоб они не боялись пойти умереть.

А после, научат ещё и из
...гранатомётов по цели пулять.
И ножами...
И в путь, мол, пора, брат, пора, на
— Ура!!!

Вот,пригнувшись, бегут!

А их, во мгновение это, на поле, на бранном.
Громят ураганами...
И огненный смерч
и шипящими
и раскалёнными
градинами...

Да,вот, Вам, читатель,
картина...

Шелестя, догорает трава...
Течёт, смрадным дымом течёт, гробовая течет синева над проплёшинами, где только минуту тому, катались, сгорая живьём, изувеченные
...тела.
О, милый наш Ганс Христиан, а ведь всё это было, в сказаньях печальных твоих
...и вотще.
То чудо и обло, и лаяй,
о, как эти чудища нас затерзали...

У нас, в двадцать первом,
солдатики,
все как один,
перед тем, как смертветь —
ОЛОВЯННЫМИ...

Дети те плачут, во прах превращаясь...

СЛЕЗАМИ.